.png)
Диана Шапиро: по мотивам своих публикаций в "Форвертс" и доклада на идише
в честь памятной Черновицкой конференции
Уникального еврейского поэта и писателя Граде часто называют четвёртым классиком литературы на идише. Его творчество, которое действительно берёт истоки именно в классической литературе, отличается выдающимся эстетическим уровнем, многогранностью и разножанровостью, а также историчностью, философской мыслью и гуманизмом. В этой статье представлены некоторые жанровые и языковые особенности творчества великого мастера, а также одна из основных литературных тенденций после Холокоста – переход от поэзии к прозе, которую можно охарактеризовать как этнографию идиша.
Особое влияние на жизненный путь Граде, так же как и на процесс становления поэта и писателя, оказали личность его глубоко религиозной матери Веллы Блюменталь Граде и новое в еврейской среде XIX-го века религиозное моралистическое движение «Мусар», в йешивах которого Хаим получил основное образование. Оба этих фактора стали ключевыми мотивами его творчества. Движение было основано раввином Исраэлем Салантером (из Саланты) и противостояло хасидизму, Гаскале исионизму. Граде родился и вырос в бедной семье приверженца Гаскалы, сиониста и учителя иврита Шломо Мордехая Граде, который конфликтовал с вильнюсской еврейской ортодоксией. Много лет спустя, в Нью-Йорке, Граде рассказал о конфликтах между ультраортодоксами и сионистами-социалистами в романе «Цемах Атлас» (Нью-Йорк, 1967). Несмотря на этот факт и недовольство отца, молодой Хаим стал учеником одного из ярко выраженных ультраортодоксальных авторитетов, рабби Авраама Йешаяу Карелица из Косова, известного как Хазон Иш. Одной из йешив, в которых Хаим воспитывался с тринадцати лет была знаменитая своей строгостью Новогрудская йешива, которая оказала очень сильное влияние на его духовное формирование. Там же он познакомился со светской еврейской и русской литературой, начал писать поэзию на нерелигиозные темы и был пойман за этим запрещённым в йешиве занятием. Отец Хаима умер от тяжелой болезни когда ему было всего семнадцать, после чего бедствующей матери пришлось растить сына одной в полной нищете. В своём самом первом стихотворении «Майн маме» («Моя мама»), опубликованном в газете «Дос ворт» в 1932-м году, поэт увековечил нищету вильнюсской улицы, непоколебимый образ матери, едва стоящей от усталости на ногах, и трагизм её судьбы.
В возрасте двадцати двух лет Граде отошёл от ортодоксального еврейства. После публикации в газете «Вильнер тог» в 1934-м году он стал активистом, а позже и лидером литературной группы «Юнг Вильне» («Молодая Вильна») вместе с Авраамом Суцкевером. Несмотря на это,религиозно-философская мысль, как и ортодоксальный еврейский мир, в котором Граде рос и воспитывался, продолжали интересовать его как светского поэта и писателя. Анализируя произведения Граде разных периодов, можно заметить, что язык его поэзии периода «Юнг Вильне» очень отличается от языка прозы, которую он начал писать только после Холокоста. Идиш как писательский инструмент, до и после Холокоста, был использован им с абсолютно разной целью.
Так в начале карьеры, поэтической эстетике Граде характерна антирелигиозная, апокалиптическая реторика, и именно с этой целью ониспользует в своей поэзии язык Танаха и Гмары. Многочисленные примеры этому можно найти как в его первом сборнике «Йо» («Да») вышедшем в 1936-м году в издательстве «Борис Клецкин», так и в более поздней межвоенной поэзии, главный мотив которой – трагедия человеческой жизни и гармония между человеком и природой. В 1939-м году была опубликована поэма Граде «Мусарникес» («Мусарники»), посвященная Новогрудской йешиве. В поэме осуждается религиозный радикализм и суровые методы воспитания, а также описывается их пагубное влияние на душевное и физическое состояние человека. Главный герой этой полуавтобиографической поэмы – Хаим Вильнер, мечется между строгими религиозными рамками и мыслями о свободе выбора, о возможном самостоятельном существовании религиозного индивидума. В поэме Граде сумел передать атмосферу этой йешивы как мира постоянного внутреннего конфликта, а также социально-культурных противоречий между религиозными и светскими евреями. Поэт великолепно описал в своем произведении как состояние глубокого духовного кризиса радикальной ортодоксии привело главного героя поэмы к полному отказу от веры и соблюдения традиций. Глубокое знакомство Граде с описываемым им миром, а также владение религиозной терминологией с употреблением большого количества слов на идише иврито-арамейского происхождения, таких как «богохульство», «ад», «суд», «приговор», «покаяние» и так далее, использованы автором с целью показать катастрофичность этой системы. Герои этой поэмы – мужчины, представители фанатичной религиозной элиты, которые находятся в состоянии полной дисгармонии с внешним миром.
Только в послевоенные годы, проживая в Америке, прославленный вильнюсский поэт Граде начал создавать прозу на идише с целью познакомить читателя с миром литовской еврейской культуры, как частью утраченной еврейской восточноевропейской истории и культуры. В рамках этой миссии, идиш, который был для Граде родным языком, стал незаменимым инструментом в руках мастера, благодаря которому стало возможным по-настоящему увековечить еврейскую культуру после Холокоста, воспроизвести утерянный идиш как незаменимую часть самовыражения еврейского народа, воссоздать еврейскую коллективную память. Проза Хаима Граде стала не только важнейшим историческим источником, но и источником исцеления ашкеназского еврейства, потерявшего свой язык.
Расцвет литературы на идише и её основные жанровые и тематические тенденции с начала XX-го века, были связаны с процессом модернизации и секуляризации еврейского общества. Именно с модернизацией особенно тесно была связана поэзия на идише межвоенного периода Вильны, поэзия «Юнг Вильне». После Второй мировой войны эти модернистские тенденции уступили место иной литературе, целью которой было рассказать историю и увековечить память еврейского народа. Трагедия Холокоста поставила точку в развитии светской, не имеющей отношения к еврейской традиции литературе на идише, так как после уничтожения большей части говорящих на идише было ясно, что будущее этой литературы будет тесно связано с прошлым. Процесс развития литературы на идише был многогранным и многоэтапным. Он связан с развитием самого языка идиша, а также с переходом от старых литературных систем и методов употребления идиша к новым. Именно этап формирования этой литературы, который произошёл только после Холокоста, в так называемый поствернакулярный период, имеет огромное культурно-историческое значение для современого читателя.
Послевоенная литература включала в себя поэзию, «йизкер-бихер» (памятные книги еврейских общин), которые издавались различными организациями и землячествами в Америке и в Израиле, а также «ашкеназскую прозу», т. е. прозу на идише, которую писали эмигранты из Восточной Европы. В этой автобиографической литературе писатели оживляли уничтоженный еврейский мир через воспоминания на идише и образы собственного детства. Одной из её основных характеристик является возвращение авторов к своим традициональным еврейским истокам, в отличие от довоенной поэзии модернизма авторов, которые стремились усовершенствовать старый и создать новый и лучший, светский мир. Причиной таких перемен в литературе на идише после Холокоста было не только ностальгирование по прошлому, а переоценка ценностей, произошедшая в еврейском обществе. Модернизм и индивидуальная свобода личности, которые было невозможно получить в прошлом, в рамках черты оседлости, так же как и в обычных рамках традиционного религиозного еврейства, были довоенным идеалом поэта-идишиста. После Холокоста, идишисты погрузились в этот старый, глубоко религиозный мир, что служило своего рода альтернативой и противопоставлением гуманизма трагической судьбе и послевоенной реальности человечества.
Авторы, которые писали на идише после Холокоста, стали повествователями еврейского мира и традиционных особенностей тех мест, в которых они родились и выросли, рассказчиками экзотики традиций своего города и своей семьи. Такой местной экзотикой безусловно был довоенный мир Вильнюса и Варшавы, которые описали в своих произведениях Хаим Грaдe и Ицхак Башевис Зингер. Их героями стали как «талмидей-хахомим» так и простолюдины, которые рассказывали свои истории на живом, разговорном идише, очень отличавшемся от языка межвоенной поэзии и культуры модернизации. Такое повествование вдали от родного дома, по прошествии многих лет после Холокоста и уже не в молодом возрасте, было непростой писательской миссией.
Жанр прозы, поэтапно разрабатываемый Граде в период после Холокоста, позволил ему оживить целую гамму колоритных образов при помощи диалогов на разговорном идише, которые отсутствовали в его поэзии. Эти воспроизведённые автором диалоги сочетают язык представителей самых разнообразных социальных слоёв довоенного населения Вильны. Метафорический язык Танаха и традиционального мира, на котором общаются «талмидей-хахомим» в прозе Граде, приобрёл совершенно иные качества и в отличие от языка поэзии, используется для того чтобы подчеркнуть уникальность старого еврейского мира, очарование довоенной Вильны и её духовное богатство. Граде был хорошо знаком с исторической литературой о Вильне и в частности с «йизкер-бихер». Его произведения, используемые после войны в исторических работах, содержат важное, аутентичное описание культурных памятников, улиц города Вильнюса, довоенных синагог, йешив, батей-мидраш и «клойзим» («клойз»: синагога или молитвенный дом на литовском идише). Так, например, один из рассказов в «Дер мамес шабойсим» («Мамины суботы», 1955) называется «Двор Рамайлы», жизнь старого еврейского квартала «Шулхойф», где находилась знаменитая библиотека Страшуна, описана в романе Граде «Дер Шулхойф» (1958), клойзу и двору Лейба-Лейзера (старый известный двор где проживал Виленский Гаон) посвящён рассказ «Лейбе-Лейзерс хойф» в сборнике «Ди клойз ун ди гас» («Синагога и улица», 1974).
Реализм прозы Граде несомненно берёт начало и является продолжением классической литературы Менделе, но по сравнению с ним, Граде не ставил перед собой конкретную задачу описать историю еврейской общины, конфликты еврейского ортодоксального мира, интеллектуальную или политическую жизнь Вильны. Увековечивание памяти о миллионах матерей через уникальный литературный портрет своей матери, погибшей в Холокосте, стало его миссией. Очень важным дополнением прозы Граде стало расширение гаммы женских литературных образов. Известный литературный критик, поэт и писатель Яков Глатштейн утверждал, что ещё никогда не было в литературе на идише до Граде такого трогательного портрета еврейской матери, со всеми архетипными характеристиками, которыми она была наделена. В сборнике рассказов «Мамины субботы» (1955) простая, бедная еврейская женщина Велла Граде, продолжила играть роль безупречного примера «а идише маме» и самоотверженного служения Творцу. Позже этот сборник рассказов был назван критиками автобиографическим романом писателя. Как уже было замечено, мать Хаима Граде, Велла, была его первой и главной музой, но именно в послевоенной прозе она заговорила на своём колоритном идише, полном «тхинес» и песнопений. К образу матери в рассказах и романах Граде присоединилось множество еврейских девушек и женщин самого разного происхождения, индивидуальный мир каждой из них был по-настоящему оживлён, раскрыт и увековечен писателем.
Анализируя литературу на идише до и после Холокоста, можно сказать, что литературный метод Граде как полноценная реконструкция картины жизни довоенной Вильны уникален. На страницах его прозы читатель знакомится не только с внутренним миром раввинов, учеников йешив, еврейских девушек и женщин, но и самыми рядовыми жителями города: торговцами, ремесленниками, нищими и ворами. Многообразие, богатство образов и неповторимость атмосферы Вильнюса до войны, Граде прекрасно продемонстрировал в упомянутом рассказе «Лейбе-Лейзерс хойф» из сборника «Синагога и улица» (1974). Из него мы узнаём не только подробности раввинских судеб, но и любовных романов. Писатель продолжил эту тенденцию и в сборнике рассказов «Немой миньян» (1976), героями которого стали солдат с одной ногой, лесоторговец, директор Еврейского этнографического музея и многие, многие другие.
Трагическая еврейская судьба явилась стимулом для развития новых жанров в литературе на идише. Особое место в этом процессе занимала реконструкция уничтоженного старого восточноевропейского еврейского дома после Холокоста. Литературная методология Граде, построенная на контрасте индивидуальных миров его персонажей, всегда отличалась большим гуманизмом и нежеланием идеализировать традициональное еврейство. Воссоздание старого еврейского мира заново в произведениях, созданных писателем после Холокоста, в которых еврейский религиозный мир существует бок-о-бок с другим, светским довоенным миром, является большим достижением писателя и придаёт особую актуальность его творчеству в наши дни.
Статья на идиш опубликована здесь
Любое использование либо копирование материалов или подборки материалов сайта допускается лишь с разрешения редакции сайта и только со ссылкой на источник: www.yiddishcenter.org